25 июля в Саратове произошел взрыв газа в десятиэтажном доме. Погибли 7 человек. Пока идет расследование, жильцы многоэтажки строят догадки, что могло спровоцировать разрушение, ищут виновных. Рабочая версия — дикая выходка одного из жильцов, которому надоело жить.
Анастасия и Ксения Фото: Из личного архива
тестовый баннер под заглавное изображение
Взрывы газа в России происходят часто.
В сентябре 2021 года в результате взрыва обрушился подъезд жилого дома в подмосковном Ногинске. Жертв тоже семь, среди которых оказалась 21-летняя Ксения Казарова. Мама погибшей девушки на своем примере рассказала, к чему готовиться родственникам, которые потеряли близких, сколько могут длиться суды по таким делам и что остается за кадром трагедии.
Ирина Казарова оставила комментарий в саратовском чате под постом о взрыве газа в многоквартирном доме.
«Я мама девочки, которая погибла при таком же взрыве в Ногинске в 2021 году. Ксении был 21 год, ее подруге Насте — 20. Они жили на первом этаже. В их квартире рухнуло всё. Тела искали полтора дня. Достали из подвала. Теперь я читаю про все похожие случаи. Причину — газ — нам озвучили сразу. Тем не менее следствие идет уже 4 года. Судят сотрудников ЖКХ. Они протестуют. Не знаю, что было на самом деле».
Каждый год Ирина приезжает к тому дому, который восстановили спустя год: «Жители смотрят на нас косо. Никто к нам не подходит. Все хотят забыть».
«LiveNews24» в свое время освещал взрыв газа в Ногинске. Я приезжала на место трагедии на второй день после обрушения. Помню, около дома собрался народ, но уже никто не говорил о погибших. Люди волновались за оставленные в квартирах вещи, протухшие в холодильнике продукты и размеры компенсаций. Беспокоились о пропавших котах и искали виновных. Жильцы охотно подхватили версию, что виновным мог быть погибший преподаватель российского центра подготовки спасателей на базе МЧС в Ногинске. Ох, сколько всего наговорили тогда соседи журналистам: «Единственный из всего дома, кто выпивал. Пристрастился к этому делу, когда от него жена ушла. Выглядел как старик. В одних трениках ходил и с палочкой. Каждый день бегал в магазин за бутылкой коньяка». Следователи сочли версию несостоятельной.
Как и в Ногинске, в Саратове сегодня проверяется информация о возможной причастности к инциденту одного из погибших, который якобы находился в депрессии после развода. По предварительным данным, эпицентр взрыва мог находиться в его квартире. Соседи проводят собственное расследование.
«Может, я одна такая ненормальная»
Рассказывает Ирина Казарова:
— Почти 4 года как нет моей дочери. Все эти годы я на терапии, антидепрессантах. Время не лечит. Как оно может вылечить? Это нужно принять. Я состою в чате, где сидят матери, потерявшие своих детей. Но там больше не про пожалеть и обнять, а про выживание. Как научиться жить дальше. Психологическая помощь переходит от мамы к маме.
— Помогает такая помощь?
— Как сказать…
— Вы читаете все новости, связанные со взрывами газа в домах. Почему?
— Сложный вопрос. Произошедшее невозможно принять. Но условное принятие ситуации произошло у меня года два назад. Теперь, наверное, мне хочется заткнуть тех, кто после таких взрывов начинает писать ерунду. Если попадется какая-то мамочка, потерявшая ребенка, я могу побыть рядом. Может, я одна такая ненормальная? А может, мне важно почувствовать, что я не одна. Ведь когда случается что-то ужасное, кажется, что у всех в мире все хорошо, а у тебя плохо.
Ксения с мамой и бабушкой Фото: Из личного архива
Ирина считает, что называть причину взрыва в первые минуты трагедии глупо.
— Вроде наша история стала чуть ли не первым случаем, когда начали сразу озвучивать причину: взрыв газа — и точка. Хотя многие вещи мне казались странными. Я живу в Щелкове, являюсь начальником отдела обучения в учебном центре, который занимается охраной труда, в том числе промышленной безопасностью. Мы с коллегами были на месте спустя несколько часов. Я не увидела там машины газовой службы, хотя после взрыва прошло два часа. В той многоэтажке проживали и сотрудники МЧС, неужели они не заподозрили неладное?
— Одного из сотрудников МЧС как раз подозревали в причастности к случившемуся.
— Я знаю этого мужчину. Он был преподавателем Центра подготовки космонавтов, проходил обучение в нашей организации. Соседи сообщали, что накануне его якобы видели с бутылкой водки. Какая бутылка? Он действующий водолаз! В тот день собирался на работу — проводить погружение с космонавтами. Тогда я познакомилась с его женой. Много рассказывали о нем коллеги. Все просили перестать обвинять человека. Обидно за мужчину. На суде его супругу допрашивали: во сколько муж встает, как включает плиту, чем обычно завтракает, мог ли забыть выключить газ? А может, у него вредные привычки были? Может, он пил в тот день? Насколько мне известно, жена этого человека после случившегося переехала. Не смогла жить рядом с людьми, которые возвели напраслину на ее мужа.
«Кричала: «Поклянитесь, что это произошло сразу»
Дочка Ирины Ксения училась в Ногинске и снимала квартиру с подружкой. Поселились девушки на первом этаже.
— Тела Ксюши и Насти нашли в подвале спустя сутки. Комната, где они спали, провалилась после взрыва. В оставшейся части их квартиры нашли погибших бабушку с внучкой, которые жили этажом выше. Я долго пытала патологоанатома, замучила вопросами, как быстро погибла дочка. Кричала: «Поклянитесь мне, что это произошло сразу!». Вообще истерично себя вела. Мне пояснили, что девочки умерли сразу: обрушился пол, они провалились, и удар пришелся по голове.
Многоэтажка в процессе разбора завалов. На фото указана комната погибших девушек, в которой они спали в момент взрыва. Фото: Из личного архива
После взрыва газа погибшим девушкам досталось от соседей.
— Наших девочек хорошо приложили бабушки на суде, было сказано про «легкое поведение», хотя пенсионерки толком не знали их, — вспоминает Ирина. — Слава богу, я этого не слышала. В первое время в суд только муж ходил. На могилу к моей Ксюше до сих пор ребята приходят, говорят про свои чувства к дочери, про отношения. Но не подводить же мне молодых людей к каждой бабке и объяснять: вот это парень Ксюши, всё хорошо у нее было с ориентацией. В какой-то момент мне казалось, что жильцы хотели сделать виновными погибших. Зато одного из обвиняемых, сотрудника газовой службы, который жил в этом доме, они защищали.
— Вы не высказывали соседям, мол, нехорошо так говорить о погибших?
— Я оставляла комментарии в соцсетях, если совсем ерунду писали. Например, после взрыва все СМИ сфотографировали грустного пожилого мужчину, который сидел на улице на стуле и смотрел на дом. Посчитали, что это отец Ксюши. Но отец Ксюши погиб, когда ей было три недели. Ее воспитывал отчим. Я написала: успокойтесь, папа Ксюши умер. И тут же стали писать: мужчина, который сидел на стуле, скончался. На деле оказалось, что тот самый мужчина живет в соседнем доме и просто пришел туда чаю попить, там же развернули пункт питания. Но никому не было дела до моих слов.
«Компенсацию потратили на памятник»
— Сам дом разбирали долго, — продолжает Ирина. — На разбор завалов я ездила каждый день. Все ждала, когда дойдут до нашей квартиры, ведь в доме 9 этажей. Вытаскивали все, вплоть до комнатных растений. До нас очередь дошла в декабре, уже снег лежал. Мне важно было получить какие-то вещи дочери на память. Ведь что в Ногинске, что в Саратове вещи быстро увозят, сгребают, как строительный мусор. Я слезно умоляла женщину-следователя: «Дайте хоть пижаму, хоть что-то». Чудом нашли телефон и ноутбук Ксюши. Еще вернули корзину с грязными вещами — она стояла в уцелевшей ванной комнате.
— Вы чувствовали поддержку чиновников, жильцов дома?
— Вокруг родственников погибших особой суеты не было. Около взорвавшегося дома меня постоянно сопровождала женщина из МЧС. Ходила за мной, держала за руку. Воды мне приносила, искала нашатырь. Мы вместе были на опознании. Даже в туалет меня одну не отпускала, боялась, наверное, чтобы я с собой что-то не сделала. В штабе мне предложили психолога, молодую девочку. Но мне казалось, я сама себе больше психолог, чем она. Да и в тот момент я не отходила от места взрыва, в штабе мне нечего было делать. Тем более там собирались люди, которые переживали за свое имущество, интересовались, когда им разрешат вынести котика. Хотя нас тоже интересовала судьба котиков. Наши девочки держали двух котов. Мы их так и не нашли, хотя я давала объявления. Одного кота видели, я просила его приютить на короткое время, пока доеду и заберу. Но никто не помог. Бесчеловечно это всё.
Свечи у дома, где прогремел взрыв, в первую годовщину трагедии (буквы К и А — Ксения и Анастасия) Фото: Из личного архива
Ирина до сих пор не понимает, почему никто из ближайших соседей не заглянул в квартиру дочери в первые минуты после взрыва.
— После взрыва из подъезда вышли муж с женой, вынесли кошку. Их квартира располагалась дверь в дверь с той, где жили наши девочки. Я спросила, слышали ли они крики? Они сказали, что слышали, но, возможно, кричали сверху. Неужели они не могли заглянуть в квартиру, тем более двери там выбило взрывом? Люди переживали только из-за вещей, больше их ничего не волновало. Особенно беспокоились жители подъезда, который уцелел. В те страшные дни я так замучилась слушать: а как там моя картошка, а вдруг мусор протухнет… Мне хотелось кричать.
Ирине выплатили компенсацию — 1 млн рублей. Местные власти оплатили расходы на похороны.
— Миллион потратили на памятник. Хватило на белый крест выше человеческого роста. Искала именно гранит, чтобы камень не рассыпался, не позеленел.
«Мне уже все равно, какая причина»
В конце декабря 2022 года завершилось расследование уголовного дела о гибели семи человек во время взрыва газа в многоэтажке в Ногинске. Следователи доказали, что ЧП случилось в результате оказания услуг, не отвечающих требованиям безопасности. Перед судом предстали директор специализированной организации по обслуживанию внутриквартирного газового оборудования, генеральный директор управляющей компании и мастер-газовик. Все трое отрицают свою вину.
— Суд до сих пор не закончился. Что там разбирать столько лет, не знаю. У каждого обвиняемого по два-три адвоката. По отношению к нам они ведут себя странно. Когда я первый раз приехала на суд, кто-то из них бросил: вот мамаша приперлась. Хотя что я им плохого сделала? Они пытаются доказать, что причина взрыва — не газ. Но при этом никакие доказательства не предоставляют. Честно говоря, мне уже все равно, какая причина. Я бы приняла любую правду.
Семьи погибших потребовали выплатить моральный ущерб.
— Запросили 2 миллиона, но суд не одобрил всю сумму. Так как подсудимые не считают себя виновными, никаких денег нам не выплатили. Двое сейчас в СИЗО, один под домашним арестом. За это время у одного обвиняемого сын погиб на СВО, отцу вручили награды за него. Те, кто за решеткой, подали апелляцию на меру пресечения.
— Жители дома ходят на суд?
— Поначалу многие ходили, им ведь нужно было возместить материальный ущерб. Например, присутствовали те, кто потерял машину при взрыве. После того как деньги выплатили, люди забыли про суд. Мы узнаем всю информацию через адвоката.
«Вот вам дерево, сажайте»
Разрушенный дом в Ногинске восстановили. В квартире, которую снимали погибшие девушки, теперь по вечерам горит свет.
— Дом отстраивали, по-моему, год. Но выглядит он сейчас по-другому. Фасад обновили. В квартире, где погибла моя дочь, живут люди. Женщина, которая сдавала жилье девочкам, звонит мне на годовщину трагедии, отправляет деньги на цветы, которые я отвожу на могилу Ксюше.
Ирина хотела повесить на многоэтажке табличку, чтобы увековечить память семерых погибших.
— В этом доме живет много сотрудников горадминистрации. Я закинула удочку главной по подъезду, которая работала в администрации. Она передала, что табличку вешать не станут, посадят деревья. Назначили дату близко к годовщине. На мероприятие приехал глава города, привез деревья, позвали нас и остальных жителей. Потом градоначальник в соцсетях отчитался, что деревья посажены по его личной инициативе и инициативе жителей дома. Оказывается, я тут ни при чем. Меня просто пригласили как маму. Вот вам дерево, сажайте.
В память о погибших у дома высадили деревья. Фото: Из личного архива
Каждый год на годовщину трагедии к дому, где произошел взрыв, приезжают только две семьи — Ксении и Анастасии.
— По крайней мере, мы больше никого не видим, — добавляет Ирина. — Нас собирается человек двадцать: это близкие, друзья девочек, иногда преподаватели из их колледжа. Десять минут постоим и расходимся. Первый раз приехали, когда дом был еще на ремонте. Зажгли свечи на асфальте. Никто из жителей к нам не подошел. А сейчас люди выглядывают, видят нас и сразу зашторивают окна. Не нравится им это.
У Ирины есть младшая дочь. На момент трагедии ей было 11 лет.
— Наверное, меня отчасти спасло то, что есть вторая дочь. И с окружением мне повезло. Я не сидела одна в самые тяжелые дни. Конечно, нервные срывы присутствовали. И ребенку потребовалась психологическая помощь. Моей маме тоже было непросто… Муж у меня бывший военный, он покрепче.
— С мамой второй погибшей девушки общаетесь?
— Погибшая Настя была единственным ребенком в семье. С ее мамой мы на связи, поддерживаем друг друга. Правда, есть момент, который беспокоит. Мою младшую дочь тоже зовут Настя. Когда в церкви пишу поминальные записки, рука не поднимается написать — Ксения и Анастасия. Появилась традиция: если идем в храм, в записках перечисляем всех погибших.
В конце беседы Ирина задумалась.
— Ксюша раньше уезжала гулять с мальчишками, и я все время волновалась: когда же она вернется. Постоянно гнала ее домой. Когда она говорила, что вернулась, я выдыхала: всё, дочь дома, в безопасности. Однажды после трагедии я младшей дочери тоже начала говорить, что вечером надо обязательно находиться дома. И дочка как-то спросила: «А дома я точно в безопасности?». Меня это сломало. Я поняла, что потеряла безопасность. Тогда я пошла к психологу. Это сейчас я уже легко рассказываю свою историю, хочется, чтобы люди ее не забывали. А про наших девочек мы никогда не говорим в прошедшем времени. Вот у Ксюши в августе будет день рождения, мы соберемся с друзьями, ей исполнится 25 лет. Пусть этот материал будет в память о ней…
