При подъёме в гору лыжник тратит значительно больше энергии, чем при попытке оторваться на выкате с неё или на равнинной части. Об этом в интервью RT заявил Савелий Коростелёв. По его словам, нужно уметь экономить силы и включаться, когда другие уже «наелись», как это часто удаётся Йоханнесу Клебо. Чемпион мира среди юниоров также объяснил, за счёт чего превосходил соотечественников в начале сезона, признался, что восхищается тем, как выстраивает гонки Александр Большунов, и предположил, почему взрослые спортсмены лучше чувствуют грань допустимого нарушения в контактных гонках.
— В одном из интервью вы сказали, что из всех турниров сезона для вас приоритетен чемпионат России. При этом выступить в Тюмени вам удалось не так впечатляюще, как это было в ноябре и декабре прошлого года, когда вы трижды выиграли спринт в рамках кубка России. Почему?
— В начале сезона многие ребята ещё бегали под нагрузками. Не скажу, что мы прямо сильно их сбавляли перед теми стартами, но получилось так, что я оказался готов к соревнованиям лучше остальных. А вот к чемпионату России все подошли уже на максимуме. Можно сказать, что результаты в Тюмени более точно отражают мой настоящий уровень среди всей команды. А это топ-10 в каждой гонке, не считая скиатлона.
— В тот момент, когда вы побеждали на Вершине Тёи, выигрывая у сильнейших взрослых лыжников, включая Александра Большунова, тоже отдавали себе отчёт в том, что не бог весть какая доблесть победить задавленных нагрузками лидеров?
— Нет, конечно. Это уже потом, когда ближе к концу декабря я начал проигрывать и анализировал собственные выступления, сравнивая их с другими, становилось понятно, что ребята выходят из-под объёмов, начинают разгоняться, поэтому и становится тяжелее с ними конкурировать.
— Опускать себя на землю после тех спринтерских побед пришлось долго?
— Я старался не взлетать куда-то в космос. Понятно, что все мальчики хотят выиграть у Большунова, но чего-то сверхъестественноего из этого не стоит делать. Потому что это всего лишь этап Кубка России. Выиграть у Александра на Олимпийских играх или на чемпионате мира — совсем другое дело. Или у Йоханнеса Клебо выиграть на тех же стартах.
— В лыжах, как и в биатлоне, считается, что, когда человек переходит из юниорского спорта во взрослый, должно пройти определённое количество лет, чтобы он возмужал, окреп, психологически адаптировался. Потому что взрослый спорт — это совершенно другие нагрузки, совершенно другие скорости. Успели это почувствовать?
— Мне со взрослыми больше нравится бегать, на самом деле. В разы интереснее. Во-первых, конкуренция выше. Во-вторых, сама атмосфера круче. На юниорских соревнованиях нет такого ажиотажа, такого количества болельщиков, того же федерального телевидения. Возможно, кому-то морально сложнее из-за того, что увеличено внимание со стороны, но я как-то с этим справляюсь. Сильно помогает то, что я вообще отношусь к соревнованиям как к празднику. Мне нравится бегать, нравится жёсткая конкуренция. Я от этого получаю кайф.
— А случалось, что вы настраивались на гонку, как на праздник, а на финише была грусть, печаль и вообще конец жизни?
— Так было в этом году в Сыктывкаре на этапе Кубка России. Я первый раз бежал скиатлон, очень хотел пробежать именно эту гонку, но оказался не готов.
— В каком плане?
— Я считаю себя универсалом, соответственно, что классика, что конёк должны у меня хорошо получаться. Но в скиатлоне, как выяснилось, мало быть универсалом. Особенно когда бежишь со взрослыми. Нужно, чтобы мышцы успевали перестраиваться с одной работы на другую. Это, скажем так, дело опыта, которого у меня не оказалось. На классике я перебрал: оказался не готов поддерживать скорость лидеров. Пришёл на переодевание почти вместе с ними, отстал всего секунд на 15—20. А вот на коньке встал — свело ноги. Доехал как-то первый круг и ушёл домой. Потом уже, когда смотрел гонку, понял, что принял правильное решение — сойти.
— Ваша мама Наталья Коростелёва (бронзовый призёр Олимпийских игр в Ванкувере. — RT) как-то сказала о вас: «В принципе, он универсал, бежит и дистанцию, и спринт, причём любым стилем. Тут уж дедушка постарался». Что имелось в виду?
— Одно другому мешает?
— Именно. Резкость и такой спринтерский взрыв — это определённое свойство мышц. Для подготовки к более длинным дистанциям используются уже другие скоростные работы, более длинные. На таких работах мышцы начинают сжигаться. Соответственно, нужно искать баланс между тем и другим.
— Когда из рук родных людей вы попали в юниорскую команду и, соответственно, столкнулись с другим подходом к тренировкам, конфликта между двумя тренерскими системами не произошло?
— Нет. В этом плане у меня никогда не было никаких проблем: и мой дед, и тренеры сборной друг другу доверяют, разговаривают. Не знаю ни одного случая, чтобы домашние как-то пытались вмешаться в мою подготовку.
— Отношения с тренером сборной строятся по схеме «тренер всегда прав»?
— Нет, скорее,
на принципе доверия. Мы можем что угодно обсудить, я могу предложить какую-то работу и, если обосную её правильно, тренер, скорее всего, со мной согласится.
— Сейчас вам предстоит переход во взрослую команду, а это ещё и момент выбора. Какая из бригад вам кажется более близкой по построению работы в целом? Если вы, конечно, обращали на это внимание.
— Да, я весь сезон так или иначе следил за группами разных специалистов. Делал, скажем так, выбор.
— На что обращали внимание?
— Общался с ребятами, смотрел на результаты. Методики у всех специалистов разные, но эта информация общедоступна. Видно, кто и как тренирует, на что в большей степени делается акцент.
— О предпочтениях пока не скажете?
— Не скажу. Хотя для себя уже всё решил.
— Но смотрите: у Юрия Бородавко самый сильный мужской коллектив. В то же самое время, когда в группе есть ярко выраженный лидер, работа так или иначе в большей степени направлена на него. Тоже, наверное, есть опасения, что можно прийти, а внимания на тебя не хватит.
— Вы почти правильно говорите, но давайте рассмотрим такую ситуацию: лучший спортсмен заболел и временно выступать не может. Кто будет оправдывать надежды тренера вместо этого человека?
— Остальные.
— А как они будут оправдывать, если весь акцент был сделан только на одного из них? Нет, мне кажется, что никакой тренер не станет брать спортсмена в группу, если не верит в него и не готов в полной мере с ним работать.
— Мои коллеги часто сравнивают вас с молодым Большуновым, хотя, на мой взгляд, по всей своей истории вы гораздо ближе к Клебо. Того тоже начинал тренировать дедушка, а папа не имел вообще никакого отношения к спорту. Да и знаю, что Клебо вам всегда нравился.
— Мне нравится, как он строит гонки. Это настолько красиво, просто классно.
— Среди российских тренеров и спортсменов одно время была очень популярна точка зрения, что Клебо — эдакий халявщик от лыж, который сам не любит работать во время гонок и, соответственно, большей частью «рюкзачит»: сидит до последнего за спиной соперника, а потом резко выскакивает вперёд на финише.
— Вы смотрели все гонки чемпионата мира?
— Я стараюсь следить вообще за всеми гонками. Интересно же знать, что и как происходит по ходу сезона, кто в каком состоянии. Возьмём того же дебютанта Кубка мира Эдвина Ангера, который в этом сезоне только начал бегать по взрослым. Я очень удивлён, что он в свои 20 лет весь сезон показывает хороший ровный результат. Каких-то просадок не припомню.
— В юниорах вы с ним вместе бегали?
— У нас было одно соприкосновение, год назад в Норвегии, на юниорском чемпионате мира. На предыдущем аналогичном турнире я не очень иностранных ребят знал, победителей только. Сам тогда даже в десятку не заезжал. А вот по прошлому году уже следил, кто как бегает. Тот же Ангер в спринте был очень хорош, но на чемпионате не справился, даже упал, хотя вторым должен был заехать, насколько помню.
Сейчас он проделал такую мощную работу летом, что не выпадает из обоймы на Кубке мира. То есть он одновременно и открытие сезона, и главный неудачник — никак не может взять личную медаль — три или четыре раза приезжал к финишу четвёртым. Мой ровесник Нико Анттола, с которым мы бегали в Норвегии и которого я обыгрывал, сейчас в составе финской команды завоевал на чемпионате мира серебряную медаль.
— Перед Олимпиадой в Пекине у вас были мысли, что при определённом стечении обстоятельств могли бы оказаться в команде?
— При стечении обстоятельств теоретически всё может произойти. В реальности это было бы возможно разве что в ситуации, как та, что случилась перед Пхёнчханом, когда всех наших лидеров просто не пустили на Игры. Пробиться в основную команду иным путём — вряд ли. У нас очень большая лавка запасных, скажем так. Очень тяжело заполучить железобетонное место. Его практически ни у кого нет.
— Имеет ли смысл в современных лыжных гонках одинаково сильно готовить все дистанции? Или более оправданна узкая специализация?
— Лично я хочу быть универсалом.
— Зачем?
— Ну смотрите: есть спринтер Федерико Пеллегрино и дистанционщик Ийво Нисканен. Они способны бороться за медали исключительно в своих дисциплинах — и в связи с этим фактически сразу лишают себя целого ряда гонок. Конечно, того же Пеллегрино поставят в эстафету, в командную эстафету. Но участвовать в разделках, масс-стартах и марафонах он имеет мало шансов. Хотя должен сказать, что в этом году ему удаётся доказывать обратное.
У Нисканена всё наоборот. Он прекрасно может бежать дистанцию, но из самой зрелищной дисциплины — спринта — выпадает. Да и в масс-старте если будет приезжать на финиш с одни ноги с Пеллегрино, ему будет намного тяжелее соперничать. В общем, всё, о чём мы с вами уже говорили: одно мешает другому и нужно искать баланс.
— Почему на чемпионате России в Тюмени вы не стартовали на «полтиннике»?
— Я молодой, ещё юниор. То есть даже не зашёл в молодёжный возраст. Поэтому все гонки подряд мне бежать не нужно. 50 км классикой я уже бегал со взрослыми, в прошлом году. В этом побегу 50 км коньком на юниорском чемпионате в Мончегорске, 14 апреля. Я хочу бежать вообще всё что можно. Но в предыдущем сезоне меня ограничивали, дали возможность выступить только в трёх гонках чемпионата России, и я, выбирая между скиатлоном и командным спринтом, выбрал командный спринт.
В этот раз таких ограничений не было, но я и сам понимал, что бегать все гонки подряд ещё не готов. Возможно, если бы я не побежал эстафету, побежал бы 50 км. Но вовремя вспомнил, что на эстафету можно собирать окружные команды. У нас это были два пермяка и два нижегородца.
— Мне, как человеку из совершенно другого вида спорта, трудно даже представить себе, что такое бежать 50 км. Даже на тренажёре столько времени без остановки не проработаешь. Что в этой дисциплине может доставить спортсмену удовольствие?
— Трудность победы. Если ты заезжаешь на место, на которое рассчитывал, это приносит большое удовлетворение.
— Более сильное, чем выигранный спринт?
— Вы представитель поколения, которое растёт в очень быстром мире. Применительно к лыжам нет ощущения, что классика изживает себя?
— Ни в коем случае. Мне вообще классика нравится. Хотя физически конёк даётся проще. На самом деле я много раз пытался сам себе ответить, какой вид люблю больше. И не могу дать однозначного ответа, поскольку даже по ощущениям всё постоянно меняется. В один год результаты могут быть лучше в классике, в следующем — в коньке.
— Мне как зрителю кажется, что коньковый стиль более полётный, что ли. А вот когда смотрю классику, остаётся ощущение гораздо более тяжёлой работы.
— Всё зависит от формы спортсмена. Когда человек стопроцентно готов к старту, он и в классике будет идти красиво, размашисто, словно не скользит, а парит в движении. А вот если ты не в форме, любой стиль будет тяжело смотреться.
— Всегда считалось, что сильная сторона советских, а потом и российских лыжников — это умение работать в подъём. Сейчас большое значение стали придавать умению работать на спусках. Что лучше удаётся вам?
— Мне с детства заложили в голову, что в подъём значимой разницы не сделать. Да, можно попробовать убежать. Но это потребует огромного количества сил. То есть для побега в подъём ты затратишь гораздо больше энергии, чем для побега на выходе с подъёма, выкате на спуск или равнине. А силы нужно уметь экономить. И собственно, на этом совершенствовать свои результаты.
Вообще считаю, что сильной стороной лыжников должно быть умение работать на спусках. Тот же Клебо работает со спусков просто шикарно. В скиатлоне на чемпионате мира Шюр Рёте убегал от Клебо в подъёмную часть, а Йоханнес играючи съедал по 15—20 секунд со спуска, хотя обоим готовит лыжи одна сервис-бригада. Отыгрывать столько времени на спусках — это высокий класс.
— Получается, что если раньше на спусках всегда садились и отдыхали, то сейчас такой возможности нет?
— Значит, нужно учиться отдыхать в подъём. Я совершенно серьёзно говорю. Спуски, равнины — это те участки, где можно делать отрыв, причём экономя силы. И как раз таки подъём позволяет отдыхать. Особенно крутые части, когда особо не включишь частоты, не поменяешь стиль. Там все идут по рубль двадцать, то есть одинаково.
— По рубль двадцать — это как?
— Ну, такой подъёмный вариант, когда все уже устали.
— Вы злой на соревнованиях?
— У меня нет какой-то излишней агрессии, чтобы выдавливать определённые места в контактных гонках. То есть это вроде бы как минус для лыжника, но в моём случае со знаком плюса. Мы с Сашей Бакуровым на эту тему как-то разговаривали и пришли к тому, что юниорская неопытность не всегда позволяет понять, как вытеснять, как позиции правильно занимать, как контакт ловить. То есть это нужно именно уметь, а умения приходят с опытом. После Кубка России в Сыктывкаре, помню, поначалу вообще было ощущение, что эти взрослые, которые со всех сторон, просто запинывают детей.
— Это действительно так?
— На самом деле не совсем. Просто взрослые ребята гораздо лучше чувствуют грань допустимого нарушения. И балансируют на этой грани куда успешнее, чем мы.
— А вообще, когда впервые оказываешься в гонках с общего старта с великими, нет ощущения неловкости от того, что с ними пинаться нужно?
— Точно нет. На дистанции, считаю, все равны.
